Денежный потоп

Кредитные билеты 1918 г. с подписью комиссара
Пятакова изъяты из обращения до решения
их участи в Учредительном Собрании.

Комиссар Пятаков многим влетел в копеечку.
И много таких Пятаковых было по всей России, подписавших кредитные билеты, где рязанского, где азербайджанского достоинства.
Учредительному Собранию придётся отвести отдельную комнату для денежных знаков частей бывшего Российского государства.
— Это что за знак, и кто таков Тер-Акопов?
— А где этот знак ходил?
— В Азербайджане.
— А чем обеспечен?
— Обеспечен? Подписью Тер-Акопова.
— А где Тер-Акопов??
— Тер-Акопова нет, я его вчера зарезал, — отвечает Тер-Григоров из Азербайджана.
— Зачем зарезал?
— Во взглядах расходился. Он за чебуреки, я за Карла Маркса.
— Это чей портрет?
— Комиссара финансов города Костромы.
— Где ходил?
— В Костроме и её окрестностях.
— Зачем же в Костроме?
— Да ходили там раньше деньги орловские, пока комиссары не поссорились. Говорит костромской: не могу Ваньку Глота на монете видеть, ежели он живой мне надоел. Вот и стали печатать в Костроме.
— Ну хорошо, это деньги губернские, а почему же железнодорожные?
— Имеют хождение в полосе отчуждения железной дороги.
— И на пароходах были?
— Были. Кои — дальнего плавания, кои — каботажного.
— А на аэропланах не было?
— Не довелось. Мало аэропланов было.
— Ну, а за границей деньги наши ходили?
— Как вам сказать! Придёт пароход, ну, натурально, каждый за кошелёк. Иностранец возьмёт бумажку с подписью Пятакова, повертит и говорит: нет ли получше. Тогда ему пятигорский знак. Переводчик добавит: печатался на курортах, омывался нарзаном. Иностранец говорит: а лучше нет? Опять же, ему керенку для младшего возраста. Пока жёлтая, а подрастёт — зелёная будет.
— Маловаты, говорит, ваши деньги, завернуть ими нечего. Те бы хоть на селёдки. А вот серьги там или часы золотые охотно брали. Это действительно наравне с звонкой монетою.
Будет у нас старое детское «Задушевное Слово». И будет в нём почтовый ящик для переписки молодых читателей.
И будет Кока Пуговкин, 12 лет, спрашивать Ваню Застёжкина:
— Собираешь ли ты коллекции русских денежных знаков? Я уже собрал большую коллекцию. Всякие деньги у меня есть и недостаёт только денежного знака торгового дома Зингера. Этот знак был обязателен к приёму всеми, имеющими швейные машины. Напиши, нет ли у тебя? Я за него тебе дам три Чхеидзе пятирублёвого достоинства.
Ваня Застёжкин ответит:
— Дорогой Кока! Зингера у меня нет, а Чхеидзе так много, что я ими одну стенку оклеил вместо обоев. Папа говорит, что обои дороже.
В писчебумажный магазин пришёл покупатель.
— Бумага у вас есть?
— Небольшой запас держим. Вам какой — писчей, почтовой?
— Дайте писчей.
Приказчик достал стопу.
— Тонковата.
— Что вы — тонковата! Эта бумага денежного достоинства. На ней знаки печатаются.
— Как знаки? Разве такая бумага продаётся?
— Отчего же! Теперь каждый сам себе монетный двор. Режьте на мелкие куски, подписывайтесь и платите. Имеет хождение до запрещения.
— Всё-таки тонковата.
— Берите, пока есть. А то придётся выпускать на промокательной. Вот из Асхабада пишут: вышли деньги на копировальной бумаге.
— И ходят?
— Не знаю, слышал только, что пачкаются.

ВИКТОР СЕВСКИЙ. (Ростовская газета «Приазовскiй Край», № 160, 16/29 июля 1919 г.)